Пиранья. Жизнь длиннее смерти - Страница 25

Мазур отшатнулся – прямо перед ним, вынырнув из мрака, появился высокий одногорбый верблюд, развернулся боком, глядя сверху с тупым презрением. Внутри похолодело – брюхо у дромадера оказалось распорото, оттуда свисали серые петли кишок, глаз не было, они зияли кровавыми ямами. А на спине у него сидела полуголая женщина, едва прикрытая лоскутьями темно-синего трепещущего плаща, невероятно красивая, с невероятно хищной улыбкой. Как она держалась на спине верблюда в непринужденной позе, непонятно – давно должно ее сдуть порывами ветра.

Она вытянула к Мазуру руку, повернула ее ладонью вверх, нетерпеливо пошевелила пальцами, словно звала за собой. Верблюд стоял неподвижно, рука женщины удлинялась, удлинялась…

Умом он понимал, подробно вспомнив наставления инструктора, что мистика и чертовщина тут ни при чем, что это примитивная галлюцинация, вызванная самумом, – но все было так явственно, реально, близко, что сердце заходилось от ужаса.

Он рухнул лицом вниз, накрепко зажмурившись, конвульсивно хватая ртом раскаленный, насыщенный песком воздух. Ничего не мог с собой поделать – ждал, что вот-вот в воротник ему вцепятся холодные длиннющие пальцы, взметнут на верблюда, уволокут неизвестно куда, к песчаным чертям и мертвецам…

И лежал так долгие-долгие часы, без мыслей и эмоций, судорожно хватая воздух.

Потом ему подсказали чувства – скорее звериный инстинкт, чем человеческий разум, – что вокруг определенно происходят перемены. Мазур не без труда разлепил веки, отчаянно заморгал от рези в глазах. Чертов песок набился под накидку, под очки. Довольно много времени прошло, прежде чем он кое-как протер глаза, содрогаясь от боли при каждом прикосновении. Слезы потекли ручьем, он видел мир расплывчатым, колышущимся, но это было все же лучше, чем слепота.

Когда стало еще легче, он первым делом бросил взгляд на часы. Долго таращился на секундную стрелку – нет, она исправно кружила по циферблату, часы не стояли. Но если им верить, самум продолжался всего двадцать две минуты! А казалось, несколько часов…

Он приподнялся, сел на корточки, выгребаясь из кучи наметенного песка. Там и сям точно так же барахтались его спутники, протирая глаза и охая, выплевывая песчаные кляпы. Мазур машинально считал шевелившихся – все до единого, включая пленника, добросовестно ворочали ручками-ножками, приходя в себя, хотя физиономии у них… Ну, у него, надо полагать, рожа не лучше. Он вспомнил женщину на верблюде, и Мазура прямо-таки затрясло…

Опамятовавшись немного, вернувшись в подобие рассудочной готовности к любым сюрпризам, он покосился на Вундеркинда с вялым злорадством: гений разведки сидел на песке белый, как полотно, выпучив глаза, что та кошка из детского стишка, беззвучно открывая и закрывая рот, что та рыбка из другого стишка. «Вот так-то, – подумал Мазур. – Теория, мой друг, суха… А ты попробуй по-нашему – мордой в грязь, и ползком по ней, родимой, да подольше…»

Мир вокруг выглядел уже вполне нормально – если только это определение применимо к необозримым просторам горячего песка, освещенным ослепительно белым солнцем. Ландшафт изменился – где намело высоченные барханы, где появились длинные ямы. Старательно шаря взглядом по пескам, Мазур поймал себя на том, что высматривает следы верблюда с распоротым брюхом, – и зло отплюнулся, прогоняя наваждение.

Хотя коленки подгибались и во всем теле стояла отвратительная слабость, он выпрямился, прочно утвердившись ногами на песке, приосанился и рявкнул намеренно грубо:

– Ну, отдохнули? Кончай валяться, шагом марш!

Не последовало ни возражений, ни нытья – люди покорно поднимались, выстраивались в цепочку прежним порядком.

– Отставить! – рявкнул Мазур так, что любой держиморда-унтер позавидовал бы. – Сели все! Оружие почистить!

Все это было, конечно, произнесено по-английски, конспирации ради. Глядя, как подчиненные проворно отмыкают магазины и лязгают затворами, выбрасывая патроны из стволов уже привычными, автоматическими движениями, Мазур понял, что вверенное ему подразделение преодолело пресловутый психологический шок. Главное – не давать передышки, вовремя занять руки привычными манипуляциями и давить на мозги привычными командами – и наплевать на любые самумы с их миражами и призраками. Нет, но до чего явственно мерещилось…

Они выступили в путь через четверть часа.

И почти сразу же напоролись.

Выйдя из-за выветрившейся скалы, они чуть ли не нос к носу столкнулись с похожей цепочкой людей, числом девять – пропыленная униформа песчаного цвета, мешки за спиной, укутанные куфиями худые смуглые лица, черные слезящиеся глаза.

Их разделяло метров десять, не больше. Автоматы с той и с другой сторон мгновенно поднялись. Мазур вмиг определил, что неизвестные вряд ли представляют собой регулярное воинское подразделение – одежда из одной каптерки, но вот с вооружением полный разнобой: тут и «Калашниковы», и парочка старомодных английских винтовок, и французские тарахтелки не самой последней системы, и обшарпанная «эм-шестнадцатая»…

А потом он вычислил командира чужих – по взглядам, которые на того искоса бросали эти поджарые, худые субъекты, чьи пальцы точно так же закостенели на спусковых крючках. Впился в него изучающим взглядом – как и тот в Мазура. Возраст определить трудно, видны только черные злые глаза над краем пропыленной куфии, – но их старшой не производил впечатления неопытного юнца. Стоял спокойно, подобравшись, как зверь, готовый к любым неожиданностям, к любому обороту дела. «Калашников» замер абсолютно неподвижно, уставясь на Мазура черным зрачком.